Как можно быть такой.. раздражающей? Мерзкой. Грязной. Чужеродной. Отравляющей каждый вдох, который приходится делать с ней в одном помещении. Как можно быть такой.. необходимой? Разжигающей. Впитывающейся. Проникающей в мысли, застывающей там брызгами вулканической лавы. Слова - громкие, пустые, переполненные эмоциями - опускают его в пучину. Заставляют слушать_тонуть, захлебываться и рычать. Стискивать покрепче зубы, обвивать пальцами прочное дерево волшебной палочки. Заткнись. Закрой свой рот! Он расскажет тебе, каким должен быть окружающий мир. Покажет, как подобает вести себя с чистокровными магами. Научит кланяться, не жалея спины. Она переходит грань. Говорит, говорит, говорит.. ему хочется закрыть ладонями уши, потому что звонкий девичий голос, дрожащий сейчас от негодования, выводит его из себя. Как так вышло, что у него нет сил сопротивляться? Что происходит? Зрачки расширяются. Слишком много вопросов. Хватит! Орет на неё беззвучно, почти чувствуя, как начинает хрустеть в руке древесина. Лучше бы вместо палочки под ним ломались её кости. Но этого не происходит и она не прекращает нести чушь, упрямо глядя в почерневшие глаза оппонента. Почему девчонка еще жива? Почему не перешла под власть какого-нибудь темного проклятья? Хёрц спрашивает его опять и опять, приближаясь ближе, пока мужчина стоит не шелохнувшись. Ответы вертятся в голове, впервые позволяя себе такую смелость. Он знает причину десятков "почему".
В черной пелене взгляда, где-то за гранью настоящего времени и реальных ощущений, просыпается животный ужас. Все это время, когда мужчина держал полукровку возле себя, пожиратель твердил, что поступает таким образом ради выгоды. Хочет продумано и верно нанести удар в спину слишком любопытной девице. Сегодня, сейчас, стоя напротив неё, с возможностью разделаться с ведьмой навсегда, Грегори ничего не делает. Смерть - не то, чего хочет чудовище, называемое душой. Джагсон желает каждый мерлинов день приносить страдания в жизнь назойливой журналистки, наблюдая за тем, как та страдает и подчиняется. И это чувство похоже на больную, иррациональную необходимость. Зависимость. Пугающее, выбивающее из колеи осознание того, что отвращение мешает совершить расправу. Юноша ненавидит ту, что замерла напротив. Ненавидит за то, что с первого взгляда хотел её. Не в свою коллекцию разбитых сердец, которой никогда не было из-за трудоголизма, а к себе в подвал. На цепь. На вечность.
Сука! Никогда нельзя выпускать ситуацию из-под контроля. Никогда нельзя переоценивать противника! Он ожидал, что девушка начнет бросаться проклятьями и сплел защиту ориентированную на ментальный урон. Банальную атакующую магию, сбивающую с ног и вырывающую палочку, мужчина просто не стал брать в расчет. Удар затылком об стену словно расставил все по местам, напоминая, что перед ним всего лишь жалкое подобие волшебницы, не способное на сильную, боевую магию. Ярость из обжигающе-тягучей превратилась в холодную. На мгновение перестав дышать, разлепляя закрывшиеся глаза, Грегори замер, проникаясь моментом. Впуская в сознание злость. Она поставила ему на руку ногу. Как будто это что-то решит. Смех. Пожиратель хохочет в голос, когда Гризель требует не прикасаться к матери. Дура. Боя не будет. Хватит.
Axelitus! Заклятие удушья, заставляющее жертву задыхаться. Маг не произносит ничего в слух, только замолкает и впивается серым взором в горло собеседницы. Представляет, как сжимает на нем пальцы. И в точности повторяя игру воображения, колдовство душит девчонку, заставляя наконец-то замолчать. Рывком он вырывается и вскакивает на ноги. Accio, палочка! Не глядя, не ища её по сторонам. Оружие возвращается к хозяину, готовому от негодования выпускать из носа клубы раскаленного пара. Херц уже может дышать, но зачем?
- Haud efficio a bunk! - замахивается, словно хочет сделать удар, но вместо движения вновь обрушивает магию. Белые путы связывают руки противника, об пол ударяется деревянная палочка. Шаг. Оскал дикого хищника. - Грязнокрови должны удовлетворять наши прихоти, работать на нас, раз оказались допущены в наш мир! - бросается колдун, отвечая на звучавшие когда-то глупости. Шаг. - И к сведению: чистокровные маги не ходят к Олливандеру, - приглушенный тон, явная насмешка. Этого торгаша все считают талантливым, вот только ему не покорилась сердцевина, выбравшая себе в хозяева младшего Джагсона. Перо гиппогрифа, что не удивительно, держится подальше от грязных рук.
- Ты - моя, - выдыхает ей в шею, в момент предельной близости и когда ей более некуда отступать. Взор горит безумством и ведьме на самом деле пора прикусить язык. Она уже подписала себе приговор, стоит ли ухудшать условия? - Ты будешь жить и будешь слушаться, - обманчиво тихим, вкрадчивым голосом, произносит мужчина, - тогда, даю слово, твоя мать будет жива и здорова, - он не хочет круцио, Грегори желает осознавать, что все происходящее - реальность. Что это - её выбор и муки. - Попытаешься навредить мне - умрете обе. Понятно? - раскатистый рык. - Я спрашиваю: ты меня поняла? - Убирает пальцами её волосы назад, оголяя шею и ключицы.
- Phasere Excassus, - направляет палочку на стоящий рядом стол, заставляя материализоваться небольшой нож. Временной заклинание, но им как раз необходимы несколько следующих часов, на которые игрушки хватит. Джагсон прячет палочку и берет вместо неё холодное оружие. Снова приближается, сжимая пальцами горло Херц. Сбоку. Большим давит снизу вверх на подбородок, заставляя задирать голову выше. Таким образом они делают несколько шагов вперед (для девушки назад) до тех пор, пока волшебница не упирается телом в подоконник. Еще выше! Давит сильнее, оставляя пять краснеющих точек. - Не смей убирать синяки, - приказывает он, теша свои темные желания. Потом поднимает клинок, вновь порождается животное выражение лица. - Поглядим, какого цвета твоя кровь, - шипит маг. Острое лезвие врезается в тонкую кожу чуть выше ложбинки горла. Аккуратным, точно выверенным скольжением, выпускает красную линию, не задевая при том никаких жизненно-важных вен.